«Коран Джефферсона» хранится в библиотеке Конгресса США. Один из первых глав этого государства уделял изучению Священного Писания Ислама достаточно много времени и внимания.
В расположенном на северной стороне Дюк Глочестер-стрит издательстве «Вирджиния Газетт» Томас Джефферсон стал частым гостем с тех пор, как он впервые приехал в Вильямсбург, чтобы учиться в Колледже Уильяма и Мэри. Во время осенней сессии Генерального Суда в 1765 году Джефферсон был активно занят чтением книг по праву, помогая Джорджу Вифу подготавливать материалы судебных процессов. Сам же Джефферсон уже заканчивал свое обучение юриспруденции.
Сохранившиеся редакционные журналы «Вирджиния Газетт» говорят о том, что он готовился к сдаче экзамена по нотариальному праву в начале осени, и в то время приобрел издание «Оснований закона и всеобщего права» — общий обзор правовых норм, который мог бы стать идеальным учебным пособием. Во время следующего посещения офиса газеты в ту осень он также купил перевод смыслов Священного Корана, а именно английский перевод Джорджа Сейла, озаглавленный «Коран, также известный как Алькоран Мохаммеда», изданный в двух томах.
Покупка Джефферсоном перевода Корана в то время могла быть в том числе предопределена и его правоведческими исследованиями. Интерес к естественному праву, который развился в нем еще в его бытность студентом, побуждал его к чтению максимально возможного количества книг в этой области.
Стандартная работа по данной области науки, такая как книга Фрихерра фон Пуфендорфа «О законе природы и наций», давала читателям практически бесчисленное количество ссылок на другие источники, и стала отличным руководством для Джефферсона в составлении списка литературы для дальнейшего прочтения. Труд Пуфендорфа полон цитат из различных источников, находящихся далеко за пределами строго очерченных областей закона и права и включающих работы, относящиеся к различным временам, странам и культурам.
Хотя в работе Пуфендорфа и сквозит предубеждение по отношению к Исламу, характерное для времени ее написания, он, тем не менее, цитирует Коран в нескольких местах. Например, размышляя о проблеме убийства и мести, Пуфендорф ссылается на строки из Корана и, углубляя свою аргументацию, связывает этот отрывок со схожими местами у Гомера и Тацита для того, чтобы подчеркнуть общность разделяемых ими идей. Вдобавок к этому, Пуфендорф нашел уместным цитировать Коран и по другим важным вопросам: супружеская неверность, полит
В отношении последнего вопроса Пуфендорф не мог не согласиться с тем, что в Коране содержится ответ, подходящий читателям любой нации: «И христианам следует с наибольшим рвением успокаивать ссоры других, поскольку даже Коран… учит, что если две мусульманские нации и страны начнут войну друг против друга, остальным следует помирить их и принудить обидчика заплатить за причиненный им ущерб; когда же это будет сделано, эти народы следует направить путь дружбы и добрососедства» (831).
Призывы к миру и сотрудничеству, обнаруженные Пуфендорфом в Коране, заслуживают такого же большого внимания, какое и он придает им в своей работе. Сохранившиеся юридические труды Джефферсона показывают, что он тщательным образом изучил книгу «О законе природы и наций». По крайней мере, ни одна работа не цитируется в его трудах с такой же частотой. Работа Пуфендорфа открыла ему уместность цитирования Корана в вопросах интерпретации законов.
Джефферсон приобрел Коран незадолго до того, как печально известный Закон о гербовом сборе заставил его всерьез поставить под сомнение наследие английского конституционного права и искать окончательные ответы в идеях т.н. естественного закона и естественного права. Принимая во внимание тот факт, что он посвящал большую часть времени изучению права, Джефферсон мог оправдать параллельное изучение Корана вместе остальными работами тем, что Коран также являлся книгой законов. Желая максимально расширить свои правоведческие исследования, Джефферсон нашел Коран вполне достойной своего внимания книгой.
Чтение Корана также позволило ему продолжить изучение истории религии. Записи, сделанные им в своей записной книжке примерно в то же время, когда он купил Коран, говорят о том, что он стремился примирить противоречия между историей и священными писаниями, которые казались для него очевидными. Его любопытство по отношению к Исламу связано с его интересом, запечатленном в записной книжке, к тому, как традиционные религиозные обряды и верования передаются от одной культуры к другой. Пассажи из Геродота, которые Джефферсон переписал из своей книги в конце 1765 года, например, показывают, как он пытался отыскать корни практики обрезания – еврейской традиции, которая, согласно Ветхому Завету, была заповедана Богом в знак его договора с еврейским народом – во древнем Египте и Сирии.
Ранние работы Джефферсона не содержат ссылок на Коран или Ислам. Во времена своей молодости он придерживался тех же взглядов на политическую теорию Ислама, что и его более ранние предшественники в изучении Корана – Придо, Тренчарда и Гордона. Однако Джефферсон был не тем человеком, который бы позволил себе придерживаться безосновательных предположений столь долгое время.
Он всегда пытался узнать о предмете изучения как можно больше информации, прежде чем вынести о нем какое-либо умозаключение – в отличие от тех лицемеров, которых высмеивает Генри Филдинг посредством персонажа своей книги «Джозеф Эндрюс», священника Варнавы. В одном из диалогов в этой повести, священник Адамс говорит Варнаве, что он предпочел бы общество «добродетельного порядочного турка» обществу «злобного и коварного христианина». Возмутившись, Варнава стремится закончить разговор до того, как Адамс начнет хвалить Коран.
Адамс, с другой стороны, интересуется, почему Варнава так возмущен его словами и спрашивает его об этом. «Я никогда не прочитаю и единого слова из этой гадкой книги», — отвечает Варнава. — Я никогда ее в своей жизни не видел, уверяю Вас». Не в пример Варнаве, Джефферсон самостоятельно читал Коран перед тем, как стал делать критические замечания в отношении этой книги.
Приобретя свое собственное издание перевода священной книги мусульман, Джефферсон открыл в себе желание ознакомиться с Кораном более близко и развеять предрассудки вокруг него. Читая перевод Джорджа Сейла, он имел возможность получить достаточно полное представление об Исламе. И
Изданный в 1734 году, Коран Сейла был первым переводом Корана напрямую с арабского на английский. Этот перевод был не только более надежен, чем перевод Андре Дю Риера, но Сейл также написал вступление к этой книге, представлявшее собой глубокое обзорное исследование Ислама, занимавшее почти 200 страниц первого издания и весь первый том второго. Коран Сейла был образцом научной работы, и его перевод оставался стандартной английской версией Корана вплоть до двадцатого века.
Публикуя свое издание в протестантской европейской стране в 18 веке, Сейл, конечно, не мог представить полностью объективный взгляд на Ислам. Хотя он описывает Мухаммада (мир ему) как неверного и обманщика, его подход к Исламу в целом является примечательно взвешенным для того времени.
«Предварительное вступление» описывает в подробностях жизнь Мухаммада (мир ему) и подчеркивает его личные добродетели. Сейл также представляет в этой работе подробные обсуждения исламской истории, теологии и права. Его исследовательская работа и глубокий интерес к предмету изучения позволили ему опровергнуть многие предрассудки по отношению к Исламу, распространенные тогда в западной культуре.
Например, он оспаривал то вульгарное заблуждение, что Ислам распространялся силой меча. Мухаммад, как писал Сейл, проповедовал Ислам не посредством военной силы, но своим красноречием.
Его вводные материалы к этому переводу направляли интерес читателей к изучению Корана как в первую очередь книги о праве. Сейл, в конце концов, был членом коллегии юристов и практикующим адвокатом. Во вступлении к книге о Мухаммаде (мир ему) говорится как о «законодателе арабов», который «дал своим арабам лучшую религию, которую он мог дать, а также лучшие законы, которые были предпочтительнее, по крайней мере, законов язычников».
Обращаясь к своим английским читателям, Сейл говорит о том, что «если религиозные и гражданские учреждения других наций заслуживают нашего интереса, то оные, введенные Мохаммедом, законодателем арабов, и основателя империи, которая менее чем за век распространилась на территорию большую, чем ту, которой некогда владели римляне, заслуживают обязательного изучения». Поскольку изучающие право студенты учат историю права, начиная с Древнего Рима, им следует также изучить и правовую систему общества, имевшего большее влияние, чем Римская империя.
Шестая секция «Предварительного вступления» содержала обширную информацию, полезную Джефферсону для его исследований в области гражданского права. Носящая заголовок «Об учрежденных Кораном институтах в гражданских делах», эта секция начинается со сравнения между исламским и иудейским правом: «Магометанский закон основан на положениях и установлениях Корана, так же как и гражданские законы евреев на Пятикнижии». В этой секции обсуждаются исламские законы о браке и разводе, наследии, деловых контрактах, убийстве и краже.
Предварительное вступление Сейла дало Джефферсону ту подробную информацию, которая ему особенно была нужна в тот момент. Сейл цитирует прецеденты из римского гражданского права и делает заметки, касающиеся других связанных с его исследованием работ – в том числе и книги «О законе природы и наций». Посредством аннотаций Сейла, Коран привел Джефферсона обратно к той книге, которая заставила его впервые обратиться к Корану.
Ссылки на Коран в бумагах Джефферсона, хотя и относительно редкие, раскрывают нам о том, как он понимал Священную Книгу в контексте религии, права и культуры. Помещение им Корана в каталоге библиотеки манускриптов, который он подготовил в 1783 году, показывает, как он воспринимал Ислам по отношению к другим религиям.
Работая над своей библиотекой, Джефферсон сгруппировал заголовки по нескольким «предметным областям», которые он называл «главами в каталоге». Коран Сейла был упомянут им в главе №17 – «Религия». Заголовки в каталоге стоят в определенном порядке один за другим, хотя принцип перечисления заголовков в каждой главе у Джефферсона разный.
Организационная схема Джефферсона для книг по религии в этой главе не сразу становится очевидной. Коран Сейла в ней обозначен четвертой по счету книгой. Перед ним идут труды, описывающие религиозные верования времен Древней Греции и Рима: «Сибиллина Оракула», собрание предсказаний греческих оракулов под редакцией французского кальвиниста Себастьена Шательона; «Историческая справка о языческих богах и героях» Уильяма Кинга – самая популярная классическая «карманная книга» того времени; и «Новый Пантеон: или сказочная история языческих богов, богинь, героев» — энциклопедическая работа, составленная писателем Сэмюэлем Бойсом. За Кораном далее следовали множественные издания Ветхого Завета, Библии с Ветхим и Новым Заветом и несколько изданий Нового Завета с теологическими комментариями.
На первый взгляд, организация списка кажется вполне хронологичной. Он начинается с издания языческих оракулов, которые имели исключительное влияние на оформление религиозных воззрений во времена древности. За ним следуют две справочные работы, необходимые для изучения многочисленных богов и богинь, которые населяли греческую и римскую мифологию. От этих книг каталог переходит к Иудаизму и Христианству.
Место в этом списке Корана, который является более поздним священным текстом, чем писания этих двух религий, на самом деле разрывает хронологию. В контексте исторической хронологии, Коран должен был стоять следующим после коллекции изданий Нового Завета Джефферсона.
Комментарий, который Джефферсон записал в своем экземпляре «Истории упадка и разрушения Великой Римской империи» Гиббона свидетельствует о его отношении к Исламу. Джефферсон поместил свою заметку на полях напротив одного из пассажей Гиббона в конце книги, где он описывает прибытие султана Мехмеда II в храм Св. Софии в 15 веке. Рассказывая о том, какие распоряжения отдал Мехмед II о превращении церкви в мечеть, Гиббон написал следующее:
«По его приказу главный собор Восточной церкви был превращен в мечеть: предметы роскошного убранства, которые можно было поднять, были убраны; кресты повсюду сорваны; и стены, покрытые изображениями и мозаиками, были отмыты и очищены, вследствие чего в здание вернулось в свой первозданны вид. В тот же день, или ближайшую пятницу, муэдзин поднялся на самую высокую башню и провозгласил азан, или обращение к народу во имя Бога и Его пророка, имам прочитал проповедь; и Мехмед Второй совершил намаз и вознес молитву благодарения у великого алтаря, где еще недавно совершались христианские таинства вплоть до смерти последних Цезарей».
Прочитав этот отрывок, Джефферсон вспомнил строки из «Картона», одного из стихов Оссиана, и написал в нижней части страницы следующее: «Я видел стены Балклуты, но они были разрушены, огонь прошел по чертогам и глас народа умолк. Прегражденная павшими стенами, изменила течение Клута. Чертополох одинокий раскачивал там головку, и мох насвистывал ветру. Лисица выглядывала из окон, буйные травы, покрывшие стены, колыхались вокруг ее головы».
Читая о мусульманском завоевании христианской столицы, Джефферсон сравнивал его с наблюдением за тем, как природа берет верх над заброшенными сооружениями древних людей. Для Джефферсона Мехмед II и его последователи подобны лисе и чертополоху у Оссиана и выступают в качестве символов упадка, а не прогресса.
Ссылки на Коран, которые Джефферсон делал в своей корреспонденции, помогают нам уточнить его отношение к этой книге как к религиозному и правовому трактату. В письме к своему хорошему другу он ассоциирует изучение Корана с изучением права: «Я давно уже жаловался тебе на упадок науки юриспруденции. Общее мнение таково, что, кажется, будто Блэкстон для нас стал чем-то вроде Алькорана для магометан: все, что необходимо, уже в нем содержится, а чего в нем нет, то и вовсе не нужно».
Хотя Джефферсон и вспоминает Коран по большей части для того, чтобы критиковать комментарии Блэкстона к английскому праву, это сравнение указывает на то, что он ассоциировал Коран с прочтением закона и предполагал, что понимает Коран. Более того, это сравнение позволяет нам использовать его дальнейшую критику Блэкстона для понимания его отношения к Корану.
Комментарии Блэкстона были преисполнены такой претензии на всеобъемлющее освещение законов Британии, что студенты исподволь получали представление о том, что знания их одних может быть достаточно для понимания всей правовой системы. По утверждению Джефферсона, Комментарии Блэкстона были «извращены более, чем какой-либо иной труд до полного вырождения самой науки о праве. Студент находит в них понемногу от всего и от своей нерадивости начинает мыслить, что если он поймет эту книгу, то освоит и все законы вообще».
Принимая во внимание аналогию Джефферсона между двумя книгами, его характеристика Комментариев Блэкстона может быть перефразирована и по отношению к Корану: мусульмане находят в нем понемногу от всего и убеждают себя в том, что если они поняли эту книгу, они поняли и весь Ислам.
В то время, как исламские богословы считают, что, помимо Корана, как высшего источника исламского права, существуют также хадисы, иджма (согласованное мнение общины) и итжихад (самостоятельное выведение правовых норм из Корана и хадисов квалифицированным богословом), в текстах Джефферсона эти источники не упоминаются.
Но самое захватывающее упоминание о Коране в работах Джефферсона приходится на датированный 1786 годом доклад, который он представил Джону Адамсу, в то время находившемуся на посту министра иностранных дел. Они оба были уполномочены американским правительством встретиться и, по возможности, заключить договор с Абдурахманом, послом османского султана в Триполи.
Алжир, Марокко, Тунис и Триполи были тогда частями Берберского Побережья – страны, пираты которой нападали на американские торговые суда и захватывали в плен моряков. В бытность Америки английской колонией, суда колонистов были защищены от нападений исламских корсаров, поскольку Великобритания платила пиратам плату за безопасный проезд.
С объявлением Америкой независимости, берберские пираты смогли беспрепятственно атаковать торговые суда нового государства, поскольку американское правительство отказалось платить государственным образованиям Берберского Побережья.
В ходе этой встречи Адамс и Джефферсон поинтересовались у посла Триполи, на каких основаниях его нация воюет с другими нациями, которые не причинили их народу ничего плохого. Они сообщили ему, что, будучи представителями Соединенных Штатов, они считали друзьями всех, кто не причинил им вреда и не устроил никаких провокаций.
После этой встречи Джефферсон пришел к осознанию того, что ему следует исследовать этот вопрос глубже, и он занялся изучением литературы по Исламу. Постепенно у него появился интерес к изучению арабского языка.
В начале 1770-х годов, благодаря своей дружбе с Сэмюэлем Хенли, профессором философии морали колледжа Уильяма и Мэри, у него появилась возможность углубить свое знание этого предмета. Более известный как редактор и аннотатор «Ватека» Уильяма Бекфорда, Хенли был профессиональным ориенталистом, и его многочисленные заметки в «Ватеке» указывают на то, что он не только был знаком с переводом Сейла, но также и знал Коран в оригинале.
В конце 1770-х подтверждением интереса Джефферсона к языкам Ближнего Востока стала покупка книги под названием «Poeseos Asiaticae Commentariorum», написанной на латыни сэром Уильямом Джонсом, в которой содержался исторический и критический обзор арабской, персидской и турецкой поэзии.
Вскоре Джефферсон начал самостоятельно учить арабский язык. Он приобрел некоторые базовые справочники по арабской грамматике, в том числе «Rudimenta Linguae Arabicae» Томаса Эрпенсиуса и «Простое изложение восточных языков», подготовленное его другом и корреспондентом С.Ф. Вольнеем. Он также купил экземпляр «Евангелия Детства Иисуса» издания Хейнриха Сайка, где на противоположных страницах был написан текст на латыни и арабском языке. Вдобавок к этому, он приобрел для своей библиотеки издание «Геометрии» Евклида на арабском.
Джефферсон не только осознавал важность изучения арабского для самого себя, он также считал, что и у остальных американцев должно быть право изучать этот язык. Пересматривая законы Вирджинии в конце 1770-х годов, он предложил проект расширения образовательной программы колледже Уильяма и Мэри, в который входило изучение языков Востока.
Во вступлении к своему более известному законопроекту, написанному им в то же время, «Биллю об установлении религиозной свободы», Джефферсон написал, что все попытки влияния на умы «временными наказаниями, или лишениями гражданских свобод, приводят только лишь к развитию привычек к лицемерию и подлости, и являются отступлением от плана божественного отца нашей религии». Пересказывая историю парламентских дебатов по поводу этого законопроекта в своей автобиографии, он писал:
«Там, где в преамбуле говорится о том, что принуждение является отступлением от плана божественного отца нашей религии, была предложена поправка – упоминание имени Иисуса Христа, так, чтобы фраза читалась как «отступлением от плана божественного отца нашей религии Иисуса Христа». Эта поправка была отвергнута подавляющим большинством, в доказательство того, что парламентарии стремились взять под защиту этого закона иудея и гоя, христианина и магометанина, индуса и неверного любой конфессии».
Как отмечали редакторы Джефферсона, об этой поправке нигде не упоминается в сохранившихся записях того времени. Другими словами, законодатели Вирджинии могли и не помнить о магометанах, когда они обсуждали этот закон, но Джефферсон очевидно учитывал их при его написании.
Защитник религиозной свободы, Джефферсон желал дать возможность своим согражданам возможность практиковать ту религию, которую они выберут, в том числе и Ислам. Несмотря на свое желание позволит верующим практиковать Ислам и значительные усилия, которые он прилагал к изучению религии и чтению текстов в оригинале, Коран и учение Ислама оставались чуждыми для него.
В письме, которое он написал Джону Адамсу в начале 1790-х годов, он вновь использовал Коран в сравнительных целях. Ссылаясь на статью в коннектикутской газете, он объяснил ее несоответствие как политическому памфлету Томаса Пейна, так и своему эссе, утверждая, что она «имеет не большее отношение к статье Пейна и моей заметке, чем Алькоран». Коран оставался настолько чуждым личным переживаниям Джефферсона, что использовался им в такой аналогии
Наиболее неприятным и вызывающим обеспокоенность обстоятельством в отношении Корана Джефферсон считал претензии Ислама на непогрешимость. К тому времени, как он получил свое издание Корана в 1765 году, он уже выработал в себе жесткую привычку проверять и перепроверять множество различных источников по тому же самому предмету, для проверки идей, которые ему приходилось встречать в книгах. С точки зрения Джефферсона, ни один напечатанный текст не мог заявить такие абсолютные претензии на истину в высшей инстанции.
Когда он заканчивал свое изучение Корана, получая юридическое образование, Джефферсон уже выработал в себе критическое отношение к Корану и определил для себя, чем эта книга была и чем не являлась. На полках его библиотеки и в его сознании он остался где-то на полдороги между язычеством и Христианством.
Отправить ответ