Это было в далекие-далекие времена, когда и Машук и Бештау, и весь этот край, вплоть до дальних снеговых кряжей, принадлежали Хану Аббасу. Был Аббас стар и силен, храбр и мудр. И все Аббаса уважали, потому что все Аббаса боялись.
Занимался Аббас тем, чем занимались все в те времена — единственным «благородным» занятием — воевал с соседями. В свободное от войны время охотился, а в свободное от охоты время предавался мудрости. Ханская ставка была полна мудрецами. Только мудрецы-то не были мудры. И вся мудрость мудрецов состояла в том, что они умели Хану угождать. И все племя молило Аллаха: «Пошли, Аллах, Аббасу мудрых мудрецов».
Однажды под вечер поехал Аббас верхом без провожатых в горы — полюбоваться, как дрожат и умирают на вершинах розовые лучи заката, а из ущелий поднимается черная ночь.
Доехал Аббас до того места, где, словно облитые кровью, лезут из земли огромные красные камни. Соскочил с лошади старый Аббас и, словно юноша, взбежал на самую высокую скалу. На скале за выступом сидел старый мулла Сефардин. Увидал Аббаса — встал и поклонился.
— Здравствуй, Мудрец! — сказал Аббас.
— Здравствуй, Хан! — отвечал Сефардин. И, уступая свое место, добавил,
— место — власти!
— Место — мудрости! — ответил Хан и предложил Сефардину садиться, — тот, кто приветствует мудрость, приветствует славу Аллаха!
— Тот, кто приветствует власть, приветствует веление неба! — отвечал Сефардин, — и они сели рядом.
Перед ними вдали, за горными хребтами, словно две белые папахи, сверкали на солнце две головы Эльбруса. Солнце спускалось ниже и ниже к горам. По белым вершинам потянулись голубые тени. Лучи заката стали розовыми, и, словно две горы роз, загорелись вершины Эльбруса.
— Что ты тут делаешь, Мудрец? — спросил Аббас.
— Читаю! — ответил Сефардин. И так как Аббас с удивлением взглянул на пустые руки собеседника, Сефардин улыбнулся и показал рукою кругом, — самую мудрую из книг — Книгу Аллаха. Аллах написал горами по земле. Видишь, Аллах написал извилинами реки по долине. Аллах написал цветами по траве и звездами по небу. День и ночь можно читать эту Книгу. Книгу, в которой Аллах написал Свою Волю.
— Пусть будет благословен Пророк, мир ему, и хвала Аллаху, Который в свободный час послал мне мудрого для беседы! — сказал Аббас, касаясь рукой чела и сердца, — ответь мне на три вопроса, Мудрец!
— Постарайся задать вопросы, над которыми стоило бы подумать, — отвечал Сефардин, — а я постараюсь на них ответить, если смогу.
— Люди родятся и умирают! — сказал Аббас, — зачем они живут? Я часто спрашиваю об этом своих мудрецов. Один говорит: «Для счастья!» Но есть и несчастные на свете. Другой говорит мне: «Для славы!» Но позора на свете больше, чем славы. Разве можно жить, не зная, зачем люди живут? Сефардин пожал плечами.
— Однажды ты, великий Хан, послал гонца к соседнему Хану Ибрагиму. Дал ему письмо, как следует перевязав шелковым шнурком и припечатав своим перстнем. И велел гонцу: «Не останавливаясь, лети к Хану Ибрагиму и отдай ему это письмо». Дело было к ночи. Полетел гонец через скалы, через ущелья, по таким тропинкам, по которым и туру проскакать только днем. Ветер горный, ледяной, свистел ему в уши, рвал на нем одежду. И ни на мгновенье ока нельзя было выпустить лука из рук — вдруг выскочат разбойники. И на каждый куст надо было смотреть в оба: не сидит ли засада. И спросил себя гонец: «Хотел бы я знать, о чем таком пишет Хан Аббас Хану Ибрагиму, что заставляет своего гонца ночью, в стужу, среди опасностей лететь над пропастями?». Остановился гонец, разжег огонь, сломал твою ханскую печать, разорвал шелковый шнурок и прочел письмо. Что теперь было делать гонцу? К Хану Ибрагиму нельзя привезти прочитанного письма без шнурка и без печати. И к тебе вернуться нельзя: как мог сломать печать и открыть письмо? Да еще вдобавок, — рассмеялся Сефардин, — прочитав письмо, гонец в нем ничего не понял. Потому что писал ты, Хан, Ибрагиму о ваших с ним делах, гонцу совсем неизвестных… Дал тебе Аллах жизнь нести — неси. Он знает — зачем. А мы, если бы и узнали, может, все равно не поняли бы. Это — дело Аллаха.
— Хорошо! — сказал Аббас.
— Покоримся перед волей Аллаха! Но я, Хан, живу, и последний погонщик ослов тоже живет. Надо жить. Пусть будет так. Но кем же надо жить?
— Был на свете, — ответил Сефардин, — один такой же мудрый и благочестивый человек, как ты. И молил он Аллаха: «Сделай меня, Всемогущий, таким существом, чтоб никому я не мог принести зла, даже самой маленькой букашке». Услышал его молитву Аллах и сделал благочестивого человека муравьем. Ушел муравей в лес, очень довольный: «Теперь-то уж я никому не могу принести вреда». И стал жить. Только в первый же день около самого муравейника, где поселился муравей, волк, нагнал испуганную козочку и стал ее драть. И есть-то волку не хотелось — так, просто волчья природа: не может видеть животного, чтобы не задрать. А козочка умирала в мучениях в его зубах и когтях, и крупные слезы лились из ее огромных страдальческих глаз. Страшны были ее мучения. «Влезть на волка и укусить? — подумал муравей, — был бы я львом — бросился бы на волка и не дал бы ему терзать козочки. Почему я не лев?» Кем лучше быть, Аббас?
— Послушай, — воскликнул Хан, — как усталый путник из кристального горного ключа пью я слова твоей мудрости. Ведь мы были когда-то дружны!
— Были, — ответил Сефардин с печальной улыбкой.
— Так почему же теперь не доходят до меня лучи твоей мудрости? И окружен я какими-то невеждами, которые только сами себя зовут мудрыми?!
— Зайдем за этот камень,- сказал Сефардин, — и я отвечу тебе на твой третий вопрос.
И они зашли за камень.
— Теперь сядем и полюбуемся на Эльбрус, — сказал Сефардин.
— Как же любоваться, когда его теперь не видно? — с изумлением воскликнул Аббас.
— Как не видно?
— Из-за камня не видно.
— Из-за камня?.. Эльбруса? — Сефардин рассмеялся и покачал головой, — Эльбрус такой огромный. А камень — что в сравнении с Эльбрусом? Разве только сам себя может считать горою! И из-за него не видно Эльбруса, а Эльбрус теперь должен быть очень красив! Правда, Хан, досадно на камень, что он закрывает от нас Эльбрус?
— Конечно, досадно! — согласился Хан.
— Чего же ты сердишься на камень, — улыбнулся Сефардин,- когда ты сам за него зашел? Кто тебе велел? Сам своей волей зашел за камень, а на него сердишься, что не видишь Эльбруса!
По лицу Хана пошли сердитые тучи.
— Ты дерзок! — сказал он, — а не боишься ты, что я и разгневаться могу на такую мудрость?!
Мулла покачал головою.
— Рассердись на воздух. Что будет толку? Разгневайся на воду. Что ты ей сделаешь? Рассердись на землю. Точно так же сердиться и на мудрость. Мудрость Аллаха разлита на земле!
Хан улыбнулся.
— Спасибо, старик! — и они вместе сошли со скал. Сефардин поддержал стремя, Аббас вскочил на коня.
— А если мне захочется посмотреть на Эльбрус и послушать истинную мудрость? — спросил Хан.
— Тогда выйди из-за камней, за которые сам зашел! — сказал Сефардин. Хан тронул коня и весело крикнул мулле: «Так, значит, до свидания, Мудрец!» А Сефардин печально ответил ему: «Прощай, Хан!»
Отправить ответ